Последнее обновление: 22:00 воскресенье, 3 ноября
Загрузка...
Найкращі тести
\"Навстречу солнцу\". Лагерь Бутугичаг
Вы находитесь: Культура / Література / ???????????? ???????? / Чёрные камни Бутугичага
Чёрные камни Бутугичага

Чёрные камни Бутугичага

«Высокий Вал» предлагает отправиться в длинное двухдневное путешествие на урановые рудники и лагерь смерти. С холодным ветром, под дождем. С ночевкой.

Страшно? Тогда скорее отправляйтесь за автором – Александром Волощуком:

В конце августа 2006 года, во время первого дальневосточного путешествия, пришлось впервые посетить прежний урановый рудник и лагерь Бутугичаг в Магаданской области. Но то была, скорее, „ознакомительная прогулка”.

Потому что наиболее интересное, что мог увидеть на руинах одного из самых адских мест Колымы, я тогда не увидел. Не нашел зэковское кладбище, не поднялся на ОЛП („отдельний лагерний пункт”) „Сопка”, не увидел там детские качели, которые и через 53 года после ликвидации лагеря раскачиваются на ветру.

Теперь должен был догнать упущенное, тем более даже намеревался заночевать в Бутугичаге, чтобы на следующий день продолжить исследование прежнего уранового рудника.

Свой тяжелый рюкзак оставил в Усть-Омчуге, взяв с собой самое необходимое: спальный мешок, фонарик, нож, флягу с водой, фотоаппарат, спички и производный дневник. Настоятель местного православного прихода Святой Ксении Петербуржской отец Аркадий, у которого я остановился дома, повел на свой огород, где мы вместе „укомплектовали” другой, маленький рюкзак, овощами, картофелем и зеленью на два дня похода.

2 сентября после классического английского завтрака (овсяная каша и чай) отправился в путь. Темное и облачное небо обещало дождь, но мои планы уже ничего не могло изменить. От Усть-Омчуга до ручья Блуждающего проехал 40 км по Тенькинский трассе на попутном „Урале” (вообще-то водитель должен был свернуть на 34-ом километре, но, узнав куда я иду, решил довезти куда нужно).

Перейдя вброд ручей, очутился на остатках прежнего Нижнего Бутугичага – той части лагеря, в которой находились преимущественно вольнонаемные рабочие, которые обеспечивали работу электроподстанции. Нижний Бутугичаг как поселок продолжал существовать и на протяжении 20 лет после закрытия уранового рудника, потом его последних обитателей переселили в Усть-Омчуг. Сейчас здесь только руины, через которые бежит ручей Блуждающий и идет на север старая автомобильная колея.

Именно отсюда для всех узников Бутугичага начиналась лагерная действительность. У Анатолия Жигулина, прежнего узника Бутугичага и автора книги „Черные камни”, прочитал об этом: „. . . Машина въехала в поселок и скоро остановилась. Остановилась, как я потом понял, около автобусной станции, и так близко к ней, что все, ломая языки от необычного сочетания букв, прочитали черную большую надпись на белом длинном щите – БУТУГИЧАГ”.

Трехэтажное сооружение прежней электроподстанции – наивысшее в Нижнем Бутугичаге. После закрытия рудника в 1955 году в ней устроили птицефабрику, но в конце 1960-х вынуждены были закрыть и ее, потому что куры стали нести. . . синие яйца (вроде бы таким было на них влияние радиации).

Позавтракав на втором этаже прежней электроподстанции/птицефабрики, нацепил на пояс большой охотничий нож (возможны встречи с медведями) и двинулся вперед, на основной Бутугичаг. Висел густой туман и зона видимости ограничивалась 50-60 метрами. В 2006 году я сделал ошибку, пойдя по руслу ручья, а не по старой дороге (кажется, я ее тогда просто потерял), и потому значительно усложнил себе дорогу, когда вынужден был прыгать с одного берега на другой и продираться через густые заросли кустов и низкорослых деревьев. Теперь же держался автомобильной колеи и добрался до Бутугичага значительно быстрее – 10 км прошёл за 2 часа, тогда как двумя годами раньше потратил на это больше 4 часов.

Радиоактивный застенок

В полдень справа от себя увидел высокое сооружение РОФ (рудообоготительной фабрики), рядом с которой – десятки тонн отвалов крупнозернистой породы. То отработки урановой руды – опаснейшее место на территории лагеря. От 300 до 750 миллирентген в час излучает этот оранжевый „песок” (естественная радиоактивная доза составляет 25 миллирентген).

Если здесь включить счетчик Гейгера, он будет трещать непрерывно, как и в самом сооружении РОФ. А если подойти к 23 металлическим бочкам с урановым концентратом, которые так и не успели вывезти на военные заводы, то сигнал безопасности станет нестерпимо громким. Период полураспада урана в этих бочках составляет 230 лет, лишь после этого приближение к ним станет для человека безопасным.

Во второй раз я поддал свой организм радиационной опасности и на протяжении 20 минут ходил по этажам и цехам рудообготательной фабрики. Жигулин писал, что здесь, около печей, где на металлических подносах испаряли воду из уранового концентрата после промывки, зэки работали на протяжении одной-двух недель, после чего умирали, а на смену им пригоняли новых рабов. Таким был уровень радиации.

Данная местность находится в районе мощного полиметалического рудного узла. Здесь, в междуречье Теньки и Детрина, сосредоточены большие запасы золота, серебра, касситерита. Но Бутугичаг известен в первую очередь залежами радиоактивных руд, в частности таких, которые содержат уран. Огромной силы радиоактивный фон несет погибель для всего живого, в этом и крылась причина массовой смертности в зоне. Но радиация на Бутугичаге имеет неравномерный характер. Где-то она достигает очень высокого, опасного для жизни уровня, но есть и места, где фон полностью пригоден для людей.

Когда почувствовал, что в голове появляется легкая, но постепенно нарастающая боль, то оставил РОФ, дошел до ручья и смыл в нем налипший на кросовки урановый песок. Для себя решил, что в третий раз появляться на остатках РОФ (если когда-то будет возможность опять очутиться на Бутугичаге), по-видимому, уже не стоит.

«География» зоны

Территория Бутугичага огромна, она состояла из пяти отдельных лагерных пунктов – „Коцугана” (там находится РОФ), „Дизельной”, „Центрального”, „Горняка” и „Сопки”. Чтобы пройти по широкому межгорному распадку с одного его конца (от „Коцугана”) до другого („Горняка”), а затем еще и вскарабкаться по крутому склону на „Сопку”, нужно потратить 4-5 часов. Дома, бараки или их остатки, находятся везде: в главной долине, в боковых распадках, за соседними сопками, густо порезанными следами поисковых шурфов и пропастями штолен.

Чтобы увидеть Бутугичаг сверху, я поднялся по склону сопки на высоту приблизительно 100 метров над поверхностью главного ущелья. Приходилось быть осторожным: во-первых, еще в Усть-Омчуге меня предупреждали, что в любой момент можно провалиться в одну из старых штолен, а во-вторых, черные камни, вроде бы наваленные на склон огромной неизвестной рукой, постоянно выскальзывали из-под ног.

Радиация не убила здесь все живое – кое-где на склоне росли одиночные невысокие лиственницы, а некоторые большие и тяжелые камни обросли мхом. В одном месте на сопке человеческой рукой из камней было составлено около 20 кубов правильной формы размерами приблизительно 1,5 на 1,5 м. Скорее всего, таким образом расчищали склон сопки для устраивания беспрепятственного подхода к урановым штольням.

Когда достиг „Дизельной”, спустился с сопки в долину. Здесь сохранились стены двух больших просторных сооружений, похожих на заводские цеха. Упала только крыша, а толстые стены еще простоят много лет. Колючий провод, остатки узкоколейки, через рельсы которой журчала вода небольшого ручья Черт. Везде можно найти бутугичагские „сувениры”: американские лопаты с еще не протрухлыми древками, фонари, аккумуляторы, гвозди, заржавелые 820-грамовые консервные жестянки из-под тушонки. Судя по двум терриконам, здесь находились урановые штольни.

Переведя взгляд на склон соседней сопки, увидел три черных отверстия – это и были входы к штольням. Поднялся к ним и поочередно осмотрел все три. Два первых оказались завалены камнями. На последний то ли камней не хватило, то ли его уже успели откидать, но в третью штольню вполне можно было пролезть. Что я и сделал. Первое, что почувствовал, протеснившись в узкое отверстие с фонарем в руке, это резкое изменение температуры. Если на поверхности было градусов 14-15 тепла, то в штольне господствовал холод. Сверху капала ледяная вода, просачиваясь через неплотную горную породу.

Высота штольни не позволяла выпрямиться в полный рост, потому пришлось идти пригибаясь. Сначала стены и крыша штольни были обшиты деревянными стойками, дальше вглубь сопки шла широкая темная нора, прорубленная в скальной породе. Уже в пяти метрах от входа на стенах и внизу лежал толстый ледяной панцирь, а дальше свет фонаря выхватило из темноты настоящие сталактиты из льда.

Можно только догадываться, в каких условиях добывали урановую руду обреченные на медленную гибель зэки. Здесь не могли помочь ни резиновые сапоги, ни плащи. Да и разве были они у бесправных людей, если даже вместо имен и фамилий они имели лишь номера на спинах зэковских роб?. .

Перед вечностью и медведем надзиратели и «зэки» равны

Территория лагерного пункта „Дизельная” за 53 года густо поросла деревьями и кустами, частично спрятав от человеческих глаз одноэтажные бараки. Я встретил один из них. Когда ступил на деревянное крыльцо, он подо мной провалилось (дерево давно струхло). Внутри барака не сохранилось ничего, теперь там растет лес и деревца протягивают свои ветви в пустые оконницы.

Неподалеку от этого барака и руин котельной набрёл на кладбище лагерной администрации. В том, что это „офицерское” кладбище, не было никаких сомнений – об этом свидетельствовали деревянные тумбы со звездами.

Большинство могил разрыто медведями, для которых нет разницы, чью могилу разрывать – зэковскую или офицерскую. Как нет разницы кого убивать и для уранового излучения. И тех, и других хоронили очень неглубоко, хотя первых просто клали на камни, вторые имели такую привилегию, как гроб.

Человеческие кости и доски из разбитых гробов лежат здесь же: в могилах, около могил, под елками и лиственницами. Человеку со слабыми нервами здесь лучше не быть. Я же уже успел привыкнуть, потому что видел и Беломорканал, и Воркуту, и „мертвую” железную дорогу Салехард - Игарка.

За „Дизельной” началась территория отдельного лагерного пункта „Центральный”. Здесь находилась администрация Бутугичага, БУР („барак усиленного режима”), лагерный лазарет, и одно из двух зэковских кладбищ. Дождь, который шел с самого утра, прекращаясь лишь на некоторое время, вдруг резко усилился. Пришлось прятаться от тяжелых капель в подвал полуразрушенного дома администрации лагеря.

Когда дождь стих, я зашел в Буру - приземистое сооружение из грубо обтесанных валунов. Все оставалось таким, как и два года тому назад: каменные „мешки” карцеров, крепкие решетки на окнах, ржавые тяжелые замки на дверях. Тот из карцеров, который находился ближе к комнате конвоя, был „привилегированным”: в него через стену могла попасть какая-то частица тепла от печки, сделанной из большой металлической бочки. На остатках штукатурки в одной из камер еще можно увидеть надписи, нацарапанные гвоздем: „30.ХІ.1954. Вечер”, „Убей меня” и надпись латиницей из одного слова: Doctor.

Попадая в карцер – камеру с цементным или каменным полом – из всей одежды заключенные имели на себе лишь белье. Спать позволялось только ночью, на отброшенных деревянных досках-нарах. Дневной рацион составлял 300 граммов хлеба и стакан кипятка, раз в три дня давали четверть литра теплого супа. В карцере могли продержать до 15 дней – в „одиночке” или вместе в двух-, трехместной камере, с выходом на работу или без. По показаниям многих прежних зэков, в карцере над ними часто издевались.

Чтобы не мокнуть под дождем, я на некоторое время расположился в комнате конвоя, потому что лишь над ней оставалась крыша. Где-то неподалеку от Бура в лагерные времена находился „лазарет”, куда приносили уже безнадежно больных. Выход из „лазарета” для его пациентов был только один – на кладбище, которое находилось рядом.

Вот что пишет о „лазарете” А. Жигулин: „Смертность в Бутугичаге была очень высокой. Во „врачебной” спецзоне (правильнее назвать ее предсмертной) люди умирали ежедневно. Безразличный вахтер сверял номер личного дела с номером уже готовой таблички, трижды прокалывал покойнику грудь специальной стальной пикой, вонзал ее в гнойно-грязный снег рядом с вахтой и отпускал очередного умершего на волю. . . ”

Когда в 1955 году лагерь ликвидировался, то „лазарет” сожгли вдребезги, от него ничего не осталось. Как и от прилегающего кладбища, на котором с 1945 по 1952 года зарыли 16700 человек (в 1952-ом их всех бульдозером скинули в болото). Единственное уцелевшее зэковское кладбище находится на межгорной седловине напротив „Центрального”. Чтобы найти его, я потратил много времени, да еще и заблудился, избрав сначала своим ориентиром автомобильную колею, которая ведет на остатки женского лагеря „Вакханка”.

На поверхности седловины везде заметные аккуратные, насколько это позволяет рельеф местности, ряды едва заметных прямоугольных каменных бугорков. Над каждым из них когда-то были установлены деревянные колья с выбитыми на жестяных табличках (их вырезали из консервных жестянок) номерами. Теперь их значительно уменьшилось, потому что время имеет свойство стирать с лица земли все искусственное.

Картина частично такая же, как и на увиденном несколькими часами раньше „офицерском” кладбище на „Дизельной” - немало разрытых могил. Причина та же – медведи. Но досок от гробов нет – покойников лишь немного прикидывали сверху камнями. На первый взгляд, количество могил здесь не такое уж и большая – полтора десятка рядов кольев с номерами, по 50-60 могил в каждом ряду. Следовательно, здесь нашли вечный покой около тысячи человек.

Конвейер смерти

Ближе к краю седловины замечаю метки другого типа. Здесь нет отдельных бугорков. На ровной площадке колья стоят так обильно, как зубцы гребенки. Обычные короткие колья – обрубленные ветки деревьев. Уже без жестяных табличек и номеров. Они лишь помечают место. Так выглядят братские могилы, куда умерших сваливали кучами.

Скорее всего, такой ритуал” осуществлялся зимой, когда не было возможности хоронить каждого отдельно, в промерзлой и твердой как бетон, почве. Ямы, в таком случае, рыли еще с лета. И лежит на этом безномерном и братском кладбище множество мучеников. Сколько их? Никто не считал. Вернувшись из путешествия домой, я пытался с помощью интернета узнать о черниговцах, которые погибли в Бутугичаге. Нашел информацию лишь об одном из них – Григории Владимировиче Назиме (до ареста был председателем колхоза в Черниговской области).

Колымская природа создала идеальные условия для практически вечного сохранения и тел, и могил. Там, где могилы повреждены, видно, что тела покойников высохли, задубели на почти постоянном сухом морозе (зимой температура держится здесь ниже 60 градусов на протяжении 2,5-3 месяцев). Лето короткое, сухое и опять же холодное. Сохраненность трупов такова, что иногда позволяет различить черты лица. . . По номерам на табличках можно в соответствующих архивах легко найти личные дела похороненных, узнать их имена.

Летом 2003 года на кладбище Бутугичага приехали колымские священники во главе с епископом Магаданским и Синегорским Гурием. Они собрали где можно было человеческие косточки, положили их в общую могилу, сделали насыпь из камней и установили большой поклонный крест. Только вот медведи „похазяйничали” и здесь – они подрали деревянный крест когтями, сорвали с него и раскололи надвое пластмассовую табличку. Когда я сложил обе ее части, прочитал такие стихотворные строки:

„В безымянных могилах

Мы закончили век.

Кто забыть о нас в силах

Если он человек.

Спускаясь с межгорной седловины в долину Бутугичага, на склоне сопки среди черных камней натолкнулся на человеческие кости. Не все их собрали в общую могилу святые отцы Магаданской церкви. Их здесь еще много. Очень много. . .

Предыдущие экспедиции находили на зэковском кладбище Бутугичага немало человеческих черепов со следами трепанации. Аккуратно распиленные на пол-дюйма выше надбровных дуг, они лежали в разрытых зверями могилах, на черных камнях, под ветвями кедрового стланика. Есть свидетельство, что в Бутугичаге действовала сверхсекретная медицинская лаборатория, в которой занимались изучением действия радиоактивности на организм человека. Поэтому можно догадываться и о существовании успешно воплощенной в жизнь государственной программы, санкционированной на уровне правительства СССР.

За аналогичные преступления прежних нацистов до последних лет ХХ века „гоняли” по Латинской Америке. Но лишь по отношению к отечественным палачам и человеконенавистникам родное им русское ведомство под названием ФСБ обнаруживает полную глухоту, слепоту и духовную амнезию. Не потому ли, ли сегодня в теплых креслах сидят сыновья и внуки палачей Бутугичага, Воркуты, Джезказгана, Новой Земли?

Отдельный лагерный пункт СОПКА

Забрав из Бура рюкзак, отправился в конечный на сегодня пункт исследования – отдельный лагерный пункт „Сопка”. Знал, что там сохранились сооружения под крышами, где бы я мог защититься от дождя и переночевать. Чтобы добраться до „Сопки”, пришлось по остаткам узкоколейки подниматься на достаточно значительную высоту к заваленному тяжелыми металлическими пластинами входу в штольню, а оттуда идти горизонтально по той же прежней узкоколейной железной дороге, от которой остались лишь полуструхлые шпалы длиной не больше метра и железные „костыли”.

Идти пришлось долго, больше часа. Следует сказать, что на то время я уже успел сильно промокнуть под почти постоянным дождем. Мокрой была вся одежда на теле, а об обуви нечего и говорить – кросовки приближались к своей полной гибели. Наконец дошел до цели. Первые пустые каменные „коробки” бараков и огромная штольня, в которой добывали касситерит, означали начало „Сопки”, – самого адского из пяти лагерных пунктов Бутугичага.

„Лагерь „Сопка” - бесспорно, самый страшный по метеорологическим условиям. Кроме того, там не было воды. Вода туда доставлялась, как и все грузы, по бремсбергу и узкоколейке, а зимой ее получали из растопленного снега. Но и снега на „Сопке” почти не было, его сдувало ветром. Этапы на „Сопку” двигались пешеходной дорогой по распадку – и выше – по человеческой тропинке. Это был очень тяжелый подъем. Этапов из „Сопки” почти никогда не было”. . .Так пишет об отдельном лагерном пункте „Сопка” Анатолий Жигулин. Пронзительно холодный ветер гонит низкие тучи. Широта Аляски. Лето здесь от силы два месяца в году. А зимой мороз такой, что если лить воду со второго этажа, то на землю падает уже снег.

Благодаря своей труднодоступности этот большой кусок Бутугичагу сохранился лучше всего среди всех пяти лагерей. Дома с контрфорсами, бараки под крышами, двери, кое-где уцелели даже оконные стекла в окнах. Чем дальше я шел по „Сопке”, тем более она напоминала мне древний пещерный город Чуфут-Кале в Крыму, с той лишь разницей, что „город”, в котором в настоящий момент находился, люди оставили в середине ХХ-го века, а не в конце ХІХ-го.

Я шел по улице с почти городским планированием, дома на которой сооружались в двух уровнях, около многих из них сохранились искусно выложенные из камней лестницы. Подумал, что когда „Сопка” была действующим лагерем, она имела вполне приличный, „гражданский” вид (конечно, если не принимать во внимание несколько рядов колючего провода вокруг „города”, сторожевых вышек, сверхжестких природных условий и такого же лагерного режима). Часть крыш на домах и бараках сохранилась, хотя внутренние перекрытия давно сгнили и упали.

Подошел к одному из бараков, приотворил деревянные двери. Они вели в небольшую комнату, в которой стояли две металлические кровати, а из дыр в стелле капала дождевая вода. На полу увидел большой алюминиевый таз и беленую временем полуистлевшую зэковскую робу. Попробовал прочитать номер на спине, но в моих руках ткань разлазлась как влажная „промокашка”.

На улицах „Сопки” лежало немало металлического мусора: ржавые вагонетки, ведра, бочки, печи-„буржуйки”, лопаты, металлические столы, консервные жестянки. И везде – колючий провод. Приближался вечер и нужно было искать место для ночевки. Исследовав „главную улицу” лагеря, я нашел более-менее уцелевшее сооружение под крышей. Кажется, когда-то это была слесарная мастерская – определил это по специфическим столам, металлическому шкафу и целому складу слесарных инструментов.

Здесь было сухо, а я в тот момент больше всего нуждался именно в этом. Нашлось и немало сухого дерева, которые можно было бы пустить на костер. Единственное неудобство – это сильные сквозняки, которые порождал сильный ветер на улице и отсутствие оконных стекол на окнах мастерской. Эту проблему решил, заслонив оконницы большими ящиками, которые нашел здесь же. Не знаю, возможно, я был первым, кто устраивался здесь на ночь после ликвидации лагеря в 1955 году. . .

Дрова горели жарко и весело, вроде бы полвека ждали, когда же их отдадут на пожертвование огня. Достаточно скоро я согрелся и просушил одежду, потом занялся приготовлением ужина. На Бутугичаг опустилась густая темнота, лишь ветер гудел в старых штольнях и холодных комнатах давно опустевших бараков.

Я долго пытался заснуть на полу в спальном мешке, но сон долго не шел. Не такое уж и легкое дело – хранить внутренний покой на месте, которое когда-то было настоящим адом и стало могилой для многих людей. Ночью был сильный ветер, который даже с грохотом свалил мои „баррикады” на окнах. Когда наконец „отключился”, мне приснился. . . Бутугичаг и какие-то люди, которые рассказывали о его „достопримечательностях”.

Детство в потустороннем мире

Проснувшись в 8 часов утра, продолжил исследование „Сопки”. Дождя уже не было, но сильный порывистый ветер гнал через перевал (на нем именно и находится лагерный пункт) холодные белые тучи. Передвигаясь по территории лагеря и фотографируя, увидел вдруг такое, что заставило замереть на месте. Среди бараков, колючего провода, урановых штолен и холодных ветров, тихо скрипели. . . детские качели!

Несколько секунд стоял как будто пораженный молнией. Картина была абсолютно нереальной, сюрреалистической! На двух толстых столбах с поперечиной, сделанные из металлических прутьев и досок, качели были больше похожа на детскую колыбель. Неужели здесь, в этом адском Бутугичаге были еще и дети?

Уже позже узнал, что на „Сопке” жил вместе с семьей начальник лагеря майор Малеев, и для его детей заключенные смастерили эти качели. Руины дома начальника лагеря и качели стоят на террасе, выложенной из камней на крутом горном склоне. Дети, качаясь, видели внизу лагерь: крыши бараков, колючий провод, зэков. А в Усть-Омчуге и до сих пор живет женщина, которая родилась в Бутугичаге. Детство в зоне. . .

В другом месте нашел несколько десятков кружочков, вырезанных из дна консервных жестянок. Кажется, это были „заготовки” для очередных табличек на могильные столбики.

Природные памятники смерти

Спустился в наибольшую оловянную штольню, вырубленную в более толстой скале руками зэков. Ее глубина такова, что в ней поместился бы пятиэтажный дом. В таких штольнях добывали „оловянный камень” касситерит, содержание олова в котором доходило до 79%. И до сих пор на дне штольни лежат ведра, ломы, лопаты и кирки, оставленные здесь после ликвидации лагеря.

Дальше поднялся на самую вершину сопки и зашел в дом охраны. Невзирая на то, что он находится в месте, которое обдувают все ветры, он замечательно сохранился. Внутри – утепленные войлоком стены, большая глиняная печь, четырехместные нары.

Из окна дома охраны глазам открываются те же „Черные камни”, которые Анатолий Жигулин положил в название книги. Это – вычурные скальные образования, фигуры выветривания, которые природа создала задолго до того, как здесь появились первые люди. Но для тысяч жертв Бутугичага эти „Черные камни” стали олицетворением смерти.

На пути к геодезическому знаку – наивысшей точке соседней сопки – в седловине увидел много огромных и глубоких штолен, из которых также поднимали на поверхность касситерит. Глубина некоторых из них доходит до 40 метров, и все это было прорублено кирками в скальной породе. Как же нужно ненавидеть свой народ, чтобы вынуждать его работать в таких нечеловеческих условиях!. . На дне некоторых штолен за десятки лет образовались настоящие озера талой воды глубиной до 5 метров.

На этом решил завершать исследование „Сопки” и спускаться вниз, чтобы успеть до вечера вернуться в Усть-Омчуг.

Если бы еще было несколько свободных часов, можно было бы спуститься из „Сопки” по противоположному склону и попробовать отыскать остатки большого женского лагеря „Вакханка”, который слывет не менее горьким, чем Бутугичаг. Там удерживали не только женщин, а даже и детей. Боже, в какой же стране жили люди 1930-х-1950-х лет. . .

Лагерное подполье

Примерно за полгода до второго посещения Бутугичага я прочитал книгу волынского прозаика и публициста Петра Боярчука „Дорогами боли”. Работая над ней, он разыскал на Волыни нескольких прежних узников Бутугичагу, которым повезло выжить в урановом аду и после возвращения в Украину прожить еще много лет.

В конце 1940-х – в начале 1950-х годов значительную часть „пополнения” колымских лагерей составляли именно люди из Западной Украины, на которых советский режим ставил клеймо „враги народа”, „националисты” и „бандеровцы”. Немало из них (особенно – Волыни) находилось и в Бутугичаге.

По показаниям героев книги Петра Боярчука, даже в условиях лагерного режима была создана подпольная организация. Вот что вспоминал о ней прежний „бутугичаговец” Роман Пацула: „В лагере мы объединялись по территориальному принципу, как земляки, друзья по недоле и общей идее. На первый взгял это был обычный круг товарищей. Не было начальству за что к ним прицепиться”.

Какую деятельность проводили подпольщики? Писали на украинском языке листовки-летучки патриотического содержания. Из рук в руки они расходились между узниками-украинцами, поддерживая в них дух украинства. Каких-то революционных призывов в патриотическом их содержании не было, но они вдохновляли верой в то, что мечта осуществится и когда-то таки придет желанная воля.

Ради этого все должны держаться на принципах человеческого достоинства и помогать своим друзьям одолевать все трудности. Главное же – должны помнить, что у каждого из них есть своя мать, которая, грустя, ждёт своего сына. И она уверена, что сын остается верным ее приказам не кидаться, пускаясь берега, в продажничество, а жить правдиво и честно. Эзопов язык листовок прочитывался политзаключенными легко. Но ни один следователь не смог бы доказать скрытую в них „крамолу”. Девушки из „Вакханки” тайком вышивали украинские мужские рубашки, которые непременно попадали к знакомым и незнакомым им политзаключенным „Сопки”, „Центрального” и других лагерных пунктов Бутугичага.

У членов подпольной ячейки была еще одна „сфера” деятельности. В лагере находились не только „политические”, но и обычные „урки”. Администрация снисходительно относилась к социально близким системе „законникам” и „сукам”, из числа последних назначая нарядчиков. Выслуживаясь, те дубасили „изменников” и „бандер” при каждой возможности.

Месть была жестокой: одного подстерегли около гардеробной, отколотили и утопили в дерьме, второй „случайно” упал в шахту с 40-метровой высоты, третий просто бесследно исчез. Без преувеличения, в условиях Бутугичага действовала своеобразная украинская служба безопасности. Заботилась, когда появлялась какая-то угроза, о наиболее активных политзаключенных, об их жизни и здоровье, а иногда даже о том, чтобы могли хотя бы спокойно отоспаться после смены.

Подполье так и осталось нераскрытым, сохранилось даже имя его фактического вожака – это была волынянин Иван Гой (умер в 1993 году на Кубани).

* * *

В долину, где берет свое начало ручей Блуждающий, спускался с „Сопки” почти час, сделав небольшой привал на остатках еще одного отдельного лагерного пункта – „Горняка”. Там – лишь руины нескольких больших бараков. „Горняк” – это официальное название лагеря, а узники Бутугичага называли его по-другому – „Шайтан”. По-видимому, потому, что где-то именно здесь находилась таинственная шахта под буквой „Ц”.

Те, кто выжил в Бутугичаге, рассказывали, что на „Шайтане” происходили расстрелы, а труппы сбрасывали в шахту, заполнив ее под самый верх. Потом вход в шахту „Ц” взорвали, а из геологоуправления в Магадане исчезли все планы Бутугичага.

За несколько часов, держась русла Блуждающего и прыгая по камнях, прошёл „Центральный”, „Дизельную” и „Коцуган”. Когда за спиной осталась рудозобогатительная фабрика и урановые отработки, я оглянулся и окинул глазами эту большую мертвую страну – Бутугичаг.

Если когда-то в третий раз попаду на Колыму, опять приду сюда. Ради памяти о тех, кто отсюда уже никуда не ушел. . .

 БУТУГЫЧАГ (Анатолий Жигулин, 1964)

 

 

Мне помнися рудник Бутугычаг
И горе у товарищей в очах.
Скупая радость, щедрая беда
И голубая звонкая руда.

Я помню всех, кто навсегда зачах
В долине, где рудник Бутугычаг.
И вот узнал я нынче из газет,
Что там давно ни зон, ни вышек нет.

Что по хребту до самой высоты
Растут большие белые цветы...
О, самородки незабытых дней
В пустых отвалах памяти моей!

Я вас ищу, я вновь спешу туда,
Где голубая пыльная руда.
Привет тебе, заброшенный рудник,
Что к серой сопке в тишине приник!

Я помню твой густой неровный гул.
Ты жизнь мою тогда перевернул.
Привет тебе, судьбы моей рычаг,
Урановый рудник Бутугычаг!

 



Увеличить

Американская лопата


Увеличить

БУР. Взгляд на свободу


Увеличить

Наибольшая олов\'яна штольня


Увеличить

Дорога на Бутугичаг


Увеличить

Зекивске кладбище


Увеличить

Кладбище администрации


Увеличить

Здесь похоронен А-33


Увеличить

Навстречу солнцу...


Увеличить

Отдельный лагерный пункт СОПКА. Детская качель


Увеличить

Сопка


Увеличить

Рельсы узкоколейки и ручей Черт


Увеличить

РОФ - руднозбагачувальна фабрика


Увеличить

Урановая штольня


Увеличить

Отвалы урановой породы

Комментарии (4)

Михайло | 2020-10-22 08:48

https://www.facebook.com/BratstvoOunUpaNovograd/posts/1005571372815993/

юрий | 2009-08-21 18:15

Саша,а где можно посмотреть все твои классные фотки?

Читач | 2009-08-20 09:51

Молодець, Сашко. Ось він - Людина року!

Дмитрий | 2009-08-20 00:22

Удивляюсь смелости и целеустремлённости автора. Добровольно побывать там, куда раньше доставляли только под конвоем! Добровольно подвергать себя урановому излучению! Для того, чтобы рассказать людям о том, о чём многие даже не догадываются. Воистину, каждому своё... Такие люди достойны уважения и восхищения.
закрыть

Добавить комментарий:

Фотоновости

  Собака унюхал даже игрушечную гранату

SVOBODA.FM

Загрузка...
RedTram
Загрузка...