Концлагерь для непокорных. Черниговщина: год 1933-й

Концлагеря, то есть концентрационные лагеря – лагеря-тюрьмы для значительного количества людей, в советском обществе крепко ассоциировались с периодом нацистской оккупации. Между тем в большевистской России концлагеря существовали еще с лета 1918 года – взятие заложников и «обустройство трудовых (концентрационных) лагерей» стало одним из пунктов решения Петроградского комитета РКП(б) от 23 июля 1918 года о внедрении «красного террора».

А уже в апреле 1919 г. увидел мир декрет ВЦВК «О лагерях принудительных работ», согласно которого каждый губернский город мог иметь минимум один лагерь на 300 человек. Пусть не вводит в заблуждение срок «принудительные работы», поскольку в нацистских лагерях заключенные также должны были в первую очередь работать. Концлагеря быстро размножались. Уже в 1920 году в одной только Черниговской губернии существовали концлагеря в ЧЕРНИГОВЕ, ГЛУХОВЕ, КОНОТОПЕ, НЕЖИНЕ, ШОСТКЕ, ГОРОДНЕ, БОРЗНЕ, ОСТРЕ, КРОЛЕВЦЕ, НОВГОРОД-СЕВЕРСКОМ, СОСНИЦЕ, в каждом из которых находилось не менее 600 (!) узников.

Понятно, советская историография избегала упоминаний о концлагерях. Между тем они себе спокойно существовали и в дальнейшем, поскольку преступная советско-компартийная власть всегда имела вдоволь врагов. Не пустовали они и в 1933 году – упоминаниями о концлагерях изобилуют некоторые секретные спецсводки Черниговского областного отделения ГПУ, которые отслеживали ситуацию в Черниговской пригородной полосе (территория Чернигова и современного Черниговского района Черниговской области). Вот, например, сводка от 22 апреля 1933 года.  

ЯНИВКА (современная Ивановка). Весной 1933-го 23 хозяйства отказались от посевного плана. Карательные органы внимательно изучили список непокорных и определили подстрекателями «кулаков» и «твердоздатчиков» Андрея Демидовича Андросенко (убежал из ссылки), Игната Омельяновича Петренко, Феодосия Александровича Ребенко и Иосифа Карповича Мовпана. Их арестовали и направили ходатайство в «Судтройку» при Коллегии ГПУ УССР относительно «заключения в концлагерь». Что же касается остальных, то «при соответствующей обработке отдельных из тех, которые отказались сеять, значительное количество приняло план посева. Некоторые из них здесь же подали заявления о вступлении в колхоз».  

В ЛУКАШОВКЕ отказались принять посевной план 26 хозяйств. Карательные органы действовали по той же схеме – определение активистов (Дмитрий Андреевич Пац, Василий Ефимович Колочицкий, В. С. Лутченко), их арест и ломание остальных страхом репрессий.

Так, в КОЛЫЧЕВКЕ из 16-и хозяйств-отказчиков «при индивидуальной обработке» ГПУ-шниками 11-ть сразу дали обещание провести посев семян. Подобные случаи неповиновения имели место также в селах ОСНЯКИ, (в настоящее время Репкинского района), ШЕСТОВИЦЯ.

Выступал против посевпланов и Иван Иванович Пац из уже упоминавшегося села ЛУКАШОВКА. Советские спецслужбы зафиксировали его слова в группе крестьян: «Война началась, Дальний Восток занят японскими войсками, Красная Армия отступает и во многих селах крестьяне уже выступают против политики советской власти. Пора и нам с активистами расправиться. Посевплан не принимайте, пока государство не предоставит семян». Как хотелось простому люду верить, что хоть кто-нибудь, пусть бы и японцы, сметет преступную власть и позволит свободно дышать, на полную грудь. Паца арестовали и направили дежурное ходатайство в «Судтройку» о заключении в концлагерь.  

В конце мая 1933-го в черниговской околице голодомор приобрел угрожающие масштабы, начали отмечаться случаи массовой смертности. Крестьяне откровенно ропщут, однако спецслужбы лишь старательно все фиксируют. Фрагменты спецсводки за 27 мая 1933 года.

КИСЕЛИВКА. Раскулаченный Иван Петрович Гунько проводит агитацию против посева: «Советская власть морит нас голодом. Для того, чтобы уничтожить половину крестьянства. Колхозы организуют исключительно для собственной наживы. Долго ли мы будем терпеть, чтобы дождаться, чтобы нас заживо закопали в могилу?». Гунько арестовали, его также ожидает концлагерь. А мы отмечаем, что крестьяне прямо указывают на искусственный характер голода – то есть геноцид, о неурожае никто не вспоминает.

ЗВЕНИЧЕВ (в настоящее время Репкинского района). Андрей Павлович Кавера: «За рубежом некуда девать хлеб, а у нас народ умирает от голода, грабят наше крестьянство, продали нас коммунисты. И только теперь нам следует добиваться свободы». Кавере инкриминируют призывы к крестьянам взять оружие в руки и сбросить советскую власть. Дальше все «по стандарту»: арест, ходатайство, о заключении в концлагерь.

 Власть никоим образом не стремилась услышать доведенных до отчаяния крестьян. Всех неудовлетворенных арестовывают и направляют в концлагеря.

Такая судьба ожидала, в частности, Михаила Петровича Кобца из села МОСКАЛИ, который только что вернулся из ссылки в Челябинск («В Челябинске рабочих кормят дохлым мясом, 10. 000 человек отравили. В Сибири поднялось сплошное восстание, нам нужно их поддержать и мы тогда будем свободными»), Кирилла Борисовича Герасименко из РЯБЦЕВ («Крым занят белыми войсками, скоро доберутся и до нас, и тогда мы расправимся с кровопийцами-коммунистами. Нет смысла крестьянам сеять, поскольку все равно весь хлеб у вас заберут. Постановление о сдаче хлеба – хитрая уловка советской власти») и многих других, кто не молчал, а называл вещи своими именами и призывал к восстанию против человеконенавистнического режима.